Муха в янтарном кулоне

    Но сначала речь пойдет о стекле.
     Однажды проснувшись, и еще не продравши глаз, вы понимаете, вы ощутили, что не можете шевельнуть ни ногой, ни рукой, ни пальцем, - тело будто чем-то небывалым сковано или парализовано - ни вздохнуть, ни выдохнуть. Странно: вы и не дышите. Накатывает волна страха: вот-вот умру от удушья. Ни вздоха, ни выдоха.
     Удушья не наступает; легкие неподвижны, а потребности в кислороде вроде бы нет. Есть старая привычка, но нет возможности удовлетворить ее. Следующая волна: либо еще продолжается сон, миг затянувшегося пробуждения, либо уже смерть.
     Да: что-то страшное: сколько прошло времени с момента, как вы проснулись (если все-таки проснулись) и осознали свою полную неподвижность? Час? Два, четыре, день, сутки? А ведь полны сил, полны сил настолько, что кажется, от напряжения взорвутся собственные мышцы; а мысли в одном направлении: что случилось? сон? явь? смерть? Одно желание: начать и завершить какое-нибудь любое, но полноценное - физическое действие: сжать ладонь в кулак, разжать, потянуться, подняться, подпрыгнуть, присесть, ну, хотя бы перевернуться для начала на бок, повернуть голову, зевнуть, прикусить язык, моргнуть, да, хоть бы на секунду открыть глаза... Ничего, ничего, ничего, будто остановилось само время. А может быть, так оно и есть, быть может, так будет всегда?? Но... тогда нужно, тогда следует думать совсем, совсем о другом; думать не о простых движениях, (а их теперь можно лишь вспоминать, лишь воображать), думать не о неподвижности и остановившемся времени, а о... чем-нибудь отвлеченном, о чем угодно, только не...
     А вчера вечером, зайдя в подъезд, ты дожидался лифта; войдя в кабину, услышал как кто-то, поднимаясь по ступеням, торопится за тобой - в твою, тобой занятую кабину. Кто-то сейчас ввалится в это тесное пространство метр на метр, и секунд пятнадцать-двадцать придется тупо смотреть в протертый подошвами пол, или на чужие ботинки, или на кнопки лифта, и думать одну примитивную мысль: скорей бы доехать до нужного этажа. Но спутника ты не дожидаешься - торопливо надавливаешь на пластмассовую цифру, двери шумно смыкаются, выдох облегчения и радость четырнадцатилетнего подростка: успел, оторвался от погони, а то и от дурацких расспросов.
     Или вот еще: бассейн. Это же очень смешно, это необъяснимо и почти безумие: люди всех возрастов обнажаются до купальных костюмов (можно ли мужские плавки считать за купальный костюм? - плавки это плавки и больше ничего, но когда к ним обязательна и шапочка, то это уже костюм... а если еще и стильные очки, то вообще - модный костюм), ныряют или плавно погружаются в подогреваемую воду и... плывут. По дорожкам, как гуси - голова в голову, как автомобили - всегда по одной стороне, до борта и обратно - до точно такого же борта с точно таким же поручнем, тумбой и кафельным отступом для ступеней. Туда и обратно - сорок пять минут тупо - туда и обратно, за какой-нибудь оранжевой шапочкой, мимо старика, лениво барахтающегося на спине, мимо фыркающего брасиста, мимо девушки, что скашивает голову куда-то вбок, так, что никогда не встретишься с ней взглядом, хотя она так же точно и внимательно успела разглядеть тебя, как и ты ее. Сорок пять минут смешного бессмысленного движения. Что-то похожее на сюжет порнофильма: туда-сюда, туда-сюда, хлюпанье и фырканье, никогда не встретишься взглядом, туда-сюда, мимо брасистки, шапочки обязательны, волосы должны быть тщательно спрятаны, а то у некоторых бывает и перхоть, стригитесь коротко, в регистратуре предъявите справку, охране - свой плавательный жетон, мимо буфета, мимо салона-парикмахерской, мимо магазинчика спортивных причиндалов, стол консультанта, ряды шкапчиков с шифрами - наберите заглавную букву своего имени и первые три цифры домашнего телефона - никогда не забудете и не перепутаете; труднее запомнить сам шкапчик - и ряды скамеек, и дверцы, и зеркала, и отражения в них, совершенно одинаковые. Душевая, душ, холодный коридор, пятидесятиметровые дорожки, электронное табло с температурой и временем, рекламный зомбеж.
     А затем бодренько прыгаешь, бодренько так шагнул в кабину лифта, и - вверх, сопротивляясь давлению, с любым сериалом в голове, лишь бы не думать о том, кто остался на первом этаже, в подъезде, перед захлопнувшимися перед носом дверями тяглой машины. Так было еще вчера. А теперь ты не в состоянии даже век разомкнуть. И в такой момент - быть может, предсмертный, быть может, смертельный (чем они отличаются?) момент (момент, растянувшийся на долгое время) - в полусонный мозг являются, возвращаются самые никчемные, незначительные и никому не нужные эпизоды. И где в этих произвольно возникающих образах - ты? Где?! А если захочется есть? Или пить? Мне хочется пить? Пока нет, но без воды человек долго не живет. От жажды можно умереть. Как хорошо, что мне не хочется пить! Отлично, но нужно срочно что-то предпринять. Ну, хотя бы... осознать происшедшее. Допустим, что это такой сон. Бывает. Бывают и кошмары, из которых стремишься вырваться, и вырываешься, но, вернувшись в привычную реальность, жить легче не становится. Да, вырвался, да, всего лишь ужасное сновидение, да, вряд ли повторится, но неприятный осадок не растворился в повседневном, не исчез, а прибавился к толще твоего негативного опыта. Жить стало еще труднее. Если быть точным: еще страшнее.
     Слепая неподвижность, дремота, сон, полусон, очередное забытье, полузабытье, полудремота, - сил скопилось столько, что - да - глаза открыл. С хрустом. Странно, будто веки из хрусталя, будто залиты суперклеящим и застывшим раствором - хрусть, аж в ушах звякнуло: вижу. Вижу потолок со вчерашними разводами верхнесоседской воды. Вижу дневной свет, угловым зрением - обои, шторы, гардероб. И ни вдоха, ни выдоха. Вот: вижу свою собаку: сидит, уставившись в меня неподвижными печальными глазами, будто окаменевшая, приподняв в неуверенном раздумье переднюю лапу - ни туда, ни сюда, ни ко мне, ни от меня; а где кошка? Неужели даже кс-кс не способен издать? Кс-кс, кс-кс, кс-кс, - нет, не получается. Мы окаменели. Или, или мою квартиру кто-то жестокий залил, заполнил жидким стеклом, оно проникло и в ноздри, и в рот, и в легкие, и отвердело, застыло без единой трещины, без сгустков и искажений. Правильный раствор, чистый, четкий. Закрыл и открыл (захлопнул с шумом и опять распахнул) глаза. Получается. Между стеклом (или что это такое?) и веками - миллиметровый зазор. Если я похудею или ссохнусь, то... Если ссохнусь в два-три раза, то буду пытаться пробить в новой реальности тоннель, ход, брешь. Теперь все возможно. И силы только прибавляются. От бездействия? От безделия мышцы обыкновенно слабнут, атрофируются. Надо двигаться. А-га, а-га, надо много чего. Представь, что ты стянут цепями и... которые в иных случаях иные персонажи рвали на себе, как картонную упаковочную веревку. А если весь мир? Думаю, что весь мир. Почти ничего не думаю. А то, что думаю, никак не увязывается с современной ситуацией. Например: можно ли намордник, ошейник и поводок считать прогулочным собачьим костюмом? И отвечаю: можно, считай что и как хочешь (или можешь), событий от твоих мыслей не прибавится. Да? А если моя собака захочет в туалет, то есть - на улицу? Ладно, пусть не на улицу, не во двор, не в коридор, а захочется ей прямо здесь... А когда захочется мне?!!
     Телефонный звонок. В мире есть звук! Есть тот, кто смог поднять телефонную трубку и набрать мой номер. Целых семь цифр: трр-трр-тр! Ничего, что я не отвечу, не отвечу сейчас, прямо сейчас, но там - откуда звонят - поймут, догадаются, придут на помощь, вызволят...

     Стемнело и рассвело. Ненавижу звонок своего телефона. С точными, монотонными паузами - пилик-пилик, пилик-пилик, пилик-пилик по мозгам, пилик почти сутки. Значит, это не человек, это замыкание, техническая неполадка, ошибка, теперь так будет всегда, будет долго, будет везде и у всех (даже если их нет дома). Неужели? Или тот, звонящий, попал в подобное моему положение после того уже, как... И теперь, прижав к уху трубку, слушает адские долгие гудки и не может хотя бы переложить трубку из руки в руку, от уха к уху, половина головы гудит, в пепельнице тлеющая сигарета с застывшим сизым дымком, чашка с точно так же дымящимся кофе, надкусанный бутерброд, надкусанный и недожеванный, и гудки, гудки, гудки. Что хуже - не знаю. Пилик-пилик прорывается через толщу стекла (допустим, предположим, согласимся, что это все-таки стекло) и вонзается в беспомощное мое тело, особенно - в виски. Точка. Виски.
     Пытаюсь подняться. Пусть умру, пусть разобьюсь, пусть тресну, сломаюсь, потеряю сознание и разум, сойду с ума, лопну (куда??), но поднимусь... А что, черт побери, получается. Оно поддается, поддалось. Оно монолитно, но не... И собака сумела опустить глупо поднятую лапу. Собака тявкнула. А я, я сказал кс-кс, кс-кс, кошка в ответ мяукнула, коротко, но мяукнула (ммми), отпускает значит, наваждение размягчается, прежний мир возвращается.
     Ух, устал. Расслабился в нелепейшем положении, но не упал, не падаю. Ни на кровать, ни на пол. Подзавис. Останавливаться нельзя. Прорублюсь и выскочу. Цепляюсь пальцами за прозрачную массу (массив, монолит, окаменевший воздух) и - плыву, плыву в полугоризонтальном положении к жуткому аппарату (т.е. к телефону, от которого дребезжит ВСЁ). Не успел: короткие гудки. Гу, гу, гу, гу, гу, неувязочка. Сделал первый вдох. Сделал выдох. Бессмысленно, мучительно, но не смертельно (если все-таки я еще не умер, если только я, мы не по другую сторону всяческих смертельных опасностей и приключений). Нужно бы одеться. Возвращаюсь. Зачем? Хруст рубашки. Хруст брюк. Шелест шерстяного свитера. Ни холодно, ни жарко. А температура вероятно та, при которой воздух замерзает, а замерзнув, превращается в твердое, чистое, кристально-прозрачное тело. Или в сильно вязкую жидкость? Да-а, при таких раскладах понятия холодно-тепло-жарко уже неуместны. Вот она, Ноосфера.
     Открыл форточку - ни ветерка, ни дуновения. Без изменений. Попытался нащупать оконное стекло - чуть не вывалился наружу. Чиркнул зажигалкой. Обжегся так, что чуть не убился, - отбросил ее в сторону - зависла, медленно поплыв к листве дворовых деревьев (неподвижные такие, с вечножелтыми, почти осыпающимися, будто нарисованными листьями). Нелепо (так перешагивают через полено или невысокую ограду) переставляя ноги, идет по дороге алкаш. Трудно ему. А в лоб летит зажигалка. В такую погоду - и на улицу? Надо быть сумасшедшим. Или ничего, кроме своего кровного похмелья, не замечать. Или быть адекватным всему, как Будда. Страшно ли ему? Или так, как всегда?

     Много позже, когда реальность сама себя восстановила в правах (она их и не теряла; правильнее было бы сказать - когда реальность вернулась в привычное для людей состояние), одна добрая знакомая рассказала мне свой сон:
         - Стою я будто под куполом цирка, а в куполе, в центре - дыра, через которую видны созвездия. И каждое созвездие имеет свой смысл. То есть, понимаешь, этот смысл так легко прочесть, так он очевиден, как рекламный слоган. Ничего не надо расшифровывать. А рядом со мной ни то Костя, ни то Сережа... Правильнее сказать - и Костя, и Сережа в одном лице. А я еще думаю: чего же все говорят, что Костя совсем ни с кем не общается, вот же - пришел. А параллельно думаю другое, думаю кое-что про Сережу. А мы смотрим на небо, а оттуда падают звезды. И только они попадают под купол, тотчас превращаются в такие большие белые снежинки и в большие белые букеты. Я поймала один цветок, оказалась белая роза... Нюхаю, а она без запаха, совсем без запаха.
     Это было первое, что я услышал после всего. Но к чему, зачем? Неужели то, что со всеми нами произошло, менее важно такого вот сна? Вернемся.
    

     Позже СМИ разъяснили, что из-за забитости пор тем веществом, что ворвалось в нашу жизнь, потребность в жидкости снизилась до фантастического минимума. Структура Вселенной ощутимо изменилась в одном - во времени: планета стала двигаться вокруг Солнца настолько же медленней, насколько... ну, допустим, насколько медленней вы стали добираться до работы. Ясно. Высвободилось время для неторопливого мышления (для снов), но исчезла возможность фиксации: пока откроешь рот, или тетрадь, или дотянешся до клавиатуры... Интернет стал наиболее приемлемым средством общения, - с теле- и радиодикторами приключилась та же беда, что и с каждым из нас - пока разомкнешь будто набитые стекловатой уста, событие или новость напрочь теряют свою актуальность. Пищу, то есть калории, решили принимать внутривенно, посредством медицинских инъекций. В моду вошли стимуляторы. Для традиционалистов продавались капсулы и забавные цветные мешочки для отходов. Хотя многое, много чего малоприятного зависло, так и не достигнув земли (про запах я уже писал, запах исчез). Одного не понимаю: почему нельзя разработать машину вроде пылесоса? Ладно, от машин, от всякого разного движения разбегаются в пространство волны, из-за которых на каждом углу понавтыкали больших и маленьких защитных волнорезов. Польза от них, разумеется, незначительная. Скорее психологическая, нежели реальная. Но зачем пишу то, что и без меня общеизвестно? Зачем вдаюсь в такие банальнейшие подробности? Мм... из-за всеобщего (вашего, между прочим) умолчания. Скажем так: вы вошли в лифт, нажали кнопку нужного этажа, и поняли (мгновенное озарение), что тот другой радуется не меньше вашего, смеётся и над вами, и над тем, что не пришлось ему терпеть вас в вынужденной близости и тесноте в семидесяти сантиметрах от себя. Он идёт пешком, ступень за ступенью, через ступень, через две, двери лифта открываются - вы видите поднимающуюся по лестничному пролёту сначало шапку, затем голову, плечи, торс, всю фигуру... И, пряча глаза, вы поворачиваете скорей к квартире, а он останавливается за вашей - твоей - моей - спиной, останавливается передохнуть, перевести дыхание, вынуть, например, раскладной ножик, но не слышно ни вдоха, ни выдоха, ни шороха, ни шарканья, ни шелеста, - лишь глухой проворот замка, звяк вынимаемого вами ключа, тусклая лампочка, нужно надавить на дверную ручку и войти, а за спиной полнейшая тишина и ещё кто-то, неизвестный, быстрый, ловкий, более удачливый. Пишу из-за страха, что воздух, который удерживается памятью, привратится вот-вот в кашмар, как когда-то в кошмар обратилось полное его отсутствие. Хотя некоторые рассказывают, что для богатых уже строят и кислородные ванны, и целые помещения, в которых всё как раньше. А может, происходящее так же странно, как растущая из подбородка борода? Ты её сбриваешь, а она снова отрастает. И ногти. Да: происходящее так же странно. Или чуточку страннее. Чуть-чуть не так же, но это чуть-чуть на сей раз сути не меняет.

     Схлынуло так, что большинству, всем, каждому, каждый теперь считает, что с ним приключился одинокий, глубоко индивидуальный, неповторимый и непередаваемый кошмар. И, извините, чуточку постыдный. В смысле - сон. Это был жуткий, но всего лишь сон, о котором ни то что говорить, но даже вспоминать не хочется. Ну, схлынуло и схлынуло. Все бросились к старым-новым развлечениям; к удовольствию-забытью. Развеяться! Так муха, чудом вырвавшись из янтарного кулона, громко жужжит, кружит, затем летит на всех парах по радостной прямой, врезается в стену или в стекло, оползает на горизонтальную поверхность, на подоконник и... принимается чистить лапки, свои лапки и крылышки. Передохнув и оглядевшись, топает к ближайшему уютному закутку, к хлебной крошке, к чайной лужице - попить, закусить, погреться под настольной лампой. Будто и не было ничего.
     Лужицы под каждым быстро, почти моментально высохли, испарились; каждый, как умел, высморкался, отхаркнул остатки прежней стеклянной субстанции, вытер повлажневшие губы; меня метаморфоза застигла в кресле, в полудреме, я тотчас очнулся, вскочил, в самом буквальном смысле - вскочил, высоко подпрыгнул, схватил гантели, удивился их неимоверной (каждая всего лишь по два кг; казалось бы, жизнь под спудом должна была сделать меня сильным-сильным, а любые грузы - невыносимо легкими) тяжести, бросил (по привычке отпустил, а они с грохотом рухнули на паркет), схватился за сигарету, за телефон, испугался скорости, снова сел, отложил сигарету, закрыл глаза, открыл глаза, снова взял сигарету и зажигалку, добежал до кухни, заварил чай (налил в чайник воды, быстро-быстро вскипятил ее, ну, и так далее); а после жадного чаепития принялся за этот опус (не менее жадно), но, несмотря на легкость пространства и открывшиеся благодаря вернувшемуся воздуху возможности, пишу очень, очень долго, очень медленно, пишу до сих пор, пишу так, будто наваждение меня не оставило.

01.02.03
04.04.03