Земля, быть может, почти круглая и бесцельно вертится вокруг "звезды по имени Солнце"; быть может, она по-прежнему плоская и статично покоится на трех китах, о которых мы ровным счетом ничего не знаем. Так или иначе, но я никак не могу выяснить - отражается ли подобное знание (или незнание) на моих повседневных действиях. Для того, чтобы заварить чай, не требуется сведений из географии, истории, политологии, биологии, химии, не нужно знать ни природу бытового газа, ни природу электричества (хотя, вроде бы, все это косвенно связано с приготовлением напитка). Вполне могу допустить мир, в котором домохозяйка будет искренне верить, что листья смородины, например, и ее любимое моющее средство хотя и произрастают в разных местах, но являются одного - по сути - искусственного происхождения (что, кстати, верно). Существует и такая версия: весь наш вроде бы необъятный космос всего лишь нарост болезнетворных бактерий на печени бродяги (Марк Твен). Бывают случаи, когда автора догадки принуждают отречься от убеждений и жгут на костре, но чаще всего, чаще всего - автору безразлично, что и вокруг чего вертится, куда важнее бросить курить. Самое революционное предположение не является теперь бомбой, выворачивающей мир наизнанку, в лучшем случае - тема для кухонной беседы: "Клонирование человека? Ужасно! Теракт? Непоправимо..." Влияют ли представления о мире на действия в мире?

     Но даже если моя частная жизнь всего лишь фантазия выдуманного кем-то Будды, чай все равно заварю.

     Избитое сравнение поэта с соловьем мне и нравится, и не нравится. Из метафоры видно, что поэт поет бескорыстно , почти при любых обстоятельствах, но - в отличие от птички - он не делает этого бессознательно. То, что Кафка определил как "сейсмограф", не совсем точно. Ну, да ладно, оставим.

     Мои миниатюры - творения явно ущербные, они ни проза, ни поэзия; шалаши, собранные из подручных материалов, с детской оглядкой на повсеместное строительство. Но и у шалашей есть все признаки жилища, просто в них менее уютно, они "всеми ветрами продуваемы", не спасают от ливней и честно ненадежны.

     Еще до того, как узнал об автоматическом письме сюрреалистов (которое интересно, на мой взгляд, как частное упражнение, упражнение, сходное с физзарядкой), мной для самого себя была изобретена игра: "ассоциации": взгляд падает на первый попавшийся предмет (внешний или внутренний), и вокруг него начинают роиться слова, вызванные к жизни существованием этого предмета - первого, вполне случайного слова. Моя задача - нарушение ассоциативных рядов: после "моря" нельзя назвать "медузу" или "гальку", требуется "электрокар" или "бустилат". Но далее я выясняю, что произносимые понятия спровоцированы не пепельницей, ни вазой, но какой-то текущей личной проблемой, мыслью, затаенным желанием и т.д. Слова группируются в тайные сообщества, заводят голубиную почту, списываются, устраивают заговоры и перевороты.

     В миниатюрах моих нет мыслей, которые можно оставить после прочтения себе или сообщить другому. Художник выкладывает на столе фрукты, тащит зеркало, гипсовую голову Вольтера, вазу, консервную банку, цветы, керамический осколок, классические поллитра... Коллаж, нарезка из подсмотренных снов, видеоклип, проецируемый читающим в свое темное "я". Игра в "ассоциации" выходит за пределы листа. И я действительно до сих пор не знаю, идеально кругла земля, яйцеобразна или свернута в ленту Мебиуса. Подруга сомнительного друга сказала мне однажды такое:
         - Пока взгляд бежит по строчкам - интересно, оторваться невозможно, но вот отложил текст в сторону, и остался ни с чем.
     Жаль.
     Два года уже, как не пишу миниатюр.