ЭПИЗОД ИЗ ЖИЗНИ ПИСАТЕЛЯ

    Дело происходит осенью в парке.
    Таня и Ваня обнимаются и целуются губами. К ним неожиданно подходит Макар Семенович, отец Тани. Макар Семенович легонько стучит Ваню по плечу.
        - Кто вы такой?! - замахиваясь левым кулачищем, возмущенно кричит Ваня.
        - Я отец! - опустив глаза в землю, смущенно отвечает Макар Семенович.
    Пауза.
        - Папа! я люблю этого мальчика, - Таня.
    Вторая неловкая пауза.
        - Папа! я люблю этого мальчика, ради всего святого…
        - Но ведь я, - (дрожащим голосом), - отец?!. - Макар Семенович поднимает сверкающие глаза.
    Ваня заносит левое кулачище высоко над головой папаши. Таня, подпрыгнув, пытается схватить любовника за руку…
    Занавес.


        - Три не три, шесть не шесть, девять не девять…
    С огромным красноватым синяком под глазом Макар Семенович лежит на дедушкиной кровати и повторяет апофатическое заклинание мавриканских колдунов:
        - Три не три, шесть не шесть…
    В тот самый момент раздается настойчивый стук в дверь.
        - Войдите! - Макар Семенович морщится от боли.
    Дверь открывается - и в эту маленькую, вонючую, голую комнату входит Михаил Афанасьевич Булгаков.
    Макар Семенович вместо приветствия начинает тактично икать.
        - Ай-ай-ай, - подошедши, Булгаков внимательно осматривает синяк. Левым глазом Макар Семенович следит за волосатыми ноздрями писателя.
        - Надо смазать шалфеем, - приближая лицо, шепчет Булгаков.
        - Я очень страдаю, Миша… - сквозь слезы хрипит Макар Семенович.
        - Бедненький, бедненький Макар Семенович, - еще больше нагибается Булгаков…
        - У меня такой ужасный синяк!
        - …
        - Венец создания божеского, Семен Макарович, так ты даже похож на мужчину.
    Пауза.
        - Это неправда, у меня ужасный синяк.
        - Замолчи!
        - У меня такой ужасный…
        - Замолчи же!
    Третья напряженная пауза.
        - Поцелуй меня, Миша!
    Занавес.

    Спустя семь минут Макар Семенович и Михаил Афанасьевич лежат голые на кровати. Макар Семенович курит трубку и гладит писателя по голове; Булгаков же ковыряет в носу и рассуждает о литературе.
        - Вот, скажем, если бы Пушкин женился на Анастасии Павловне; или Толстой, к примеру, все-таки изнасиловал бы вместе с подлецом Ганиным ту полногрудую крестьянку, - благо, девушка она и без того была подвижная. Или Бунин, например, нашел бы в детстве качественные порнографические картинки. Или Чехов, наконец, переборол бы страх грязной церкви и начал бы посещать чистый веселый - пусть глуповатый - публичный дом… Хотя, впрочем, оставим Чехова. Как думаешь, Семен, стану я великим наследником?
        - Извини, Мишаня, мне кажется, ты - глупый, грязный, трусливый ублюдок.
    Булгаков густо краснеет и, стремительно поднявшись с постели, начинает ходить по комнате.
        - Но ведь я тружусь смиренно, - в гневе рассуждает он.
        - И что же? Все бездарные художники усиленно трудятся. Это, знаешь ли, вообще, особенность всех глупых и набожных добродеятелей.
    Позеленевший Булгаков, покачиваясь, засовывает ноги в свои убогие трусы.
        - Но ведь я страдаю душевно, понимаешь ты это! - чуть не в лицо кричит он Макару Семеновичу, который мгновенно отражает атаку:
        - Зачем?!
    Пораженный этой простой мыслью - Булгаков подсознательно садится на кровать. Пронзенный, ошеломленный, уничтоженный, пытаясь не заплакать, - он шепчет:
        - Но ведь я - стыдно сказать - молюсь все время; каждый божий день я - подобно древним пустынникам - бегу от мирской суеты и своей убогой комнатушке, душевно страдая, плача телесно слезами, - Я - like some god damn fucken freak - я напряженно медитирую над божеским произволение, понимаешь ты это…
        - Извини, конечно, Мишаня, но со своей дешевой келейной магией ты станешь посмешищем не только у всего грязного, темного, необразованного мира, - но также у истинных любителей разноязыкой, многоязыкой, но непременно с музыкой словесности, - закинув руки за голову, наслаждается Макар Семенович.
        - Как ты жесток, - с налитыми слезами тихо говорит Афанасий.
    Пауза.
    По-за чертовой селезенкой что-то екает в душе Макара Семеновича. Он притягивает Булгакова себе на грудь… и в этот момент раздается стук в дверь.

    Однако вернемся немного назад. Хотя, впрочем, давайте лучше забежим далеко вперед.
    Итак, прошло шесть лет.
    Таня и Ваня решили купить себе пылесос. Таня совершенно за все это время не изменилась; и даже глаза у нее, как и прежде, блестели. Да и Ваня, собственно, был все такой же огурец. По грязно-буровато-желтой аллее он вел жену под руку и целыми пачками рассказывал ей анекдоты.
    Неожиданно они натолкнулись на - шедшего им прямо навстречу - знаменитого писателя Булгакова.
        - Вот-те, раз, - подумал Булгаков и, смотря куда-то в сторону, незаметно прошел между молодоженами.
        - Вот-те, два, - сказал, развернувшись, Ваня и отвесил писателю смачного пендаля. Однако тот лишь немного покачнулся и продолжил ничего не замечать.
        - Афанасий Антонович, любезный, куда же вы?
    Булгаков прибавил шагу.
        - Fuck you, козел, - сказал Ваня и вернулся к жене.
    -------------------------------------------------------
    Они бросились друг другу в объятья и, не отрываясь, простояли так четыре часа. Ваня все время шептал что-то на известном современной науке наречии и сильнее прижимал к груди сокровище. От чудной же девушки Тани остались только слезы да густые темно-бурые волосы.
    Потом они зашли в кафе и заказали по чашечке кофе.
     (- Глупого и старомодного злодея нужно убить из пистолета, - подумал Ваня, размешивая сахарок. - Яко одно не видать слепцу света, - вдыхая дымный кофейный аромат).
        - Нет, милая, ты не понимаешь, у меня везде много друзей, я ведь могу все устроить, - беря Таню за руку, горячо сказал Ваня… - А хоть бы и не смог, - тихо добавил он. - Я очень Вас люблю, сказать…
        - Фу, какую гадость Ты сказал. Нужно больше есть помидоров, - она влепила ему маленькую нежную пощечину.
    Прожужжала муха.
    Упал занавес.

    Булгаков заходит в дверь, снимает шляпу, пальто.
    В комнате, возле камина, сидит в кресле Макар Семенович.
        - Мне кажется, в любой хорошей истории обязательно должны быть начало, середина и конец, - садясь в соседнее кресло, громко говорит Булгаков - главный грек.
        - Что же, допустим, твое рассуждение, Михаил Афанасьевич, вполне справедливо, - Макар Семенович выпивает водки и закусывает бананом. - Что, друже, назвал бы ты хорошей историей?
    Булгаков от жара и удовольствия краснеет.
        - Ведь один из первых искусствоведов Аристотель сказал об этом очень просто и точно: ведь если в истории не будет начала, середины и конца, то читатель и зритель остаются в дураках, - Булгаков также выпивает водки: - они не понимают, что за чем следует, когда и что происходило, - они, наконец, не могут почувствовать самого высшего из всех, известных мне, духовных даров и наслаждений, - наслаждения простоты, симметрии (id est красоты) композиционной организации материала, - понимаешь ли ты, злостный спорщик, мою речь?
        - Простите, что такое id est?
        - И ты еще смеешь называться писателем, не зная отца всех языков - латинский… Id est - значит то есть.
     (Они выпивают водки).
        - Ну что же, Михаил Афанасьевич, я тоже скажу очень просто и точно. Конец любой истории означает смерть, ведь на то он и конец, не правда ли? Ведь, наверное, для тебя - умного, образованного человека - не секрет, что все мы живем очень коротенькую жизнь, у которой есть те самые начало, середина и конец - а именно, рождение, трахобрак и смерть. Так, почему же искусство должно подражать этому нелепому, скучному, дьявольскому круговороту событий. Не должно ли, как ты говоришь, искусство прорываться сквозь эту порочную мутотень к чему-то высшему, к чему-то ценному и вечному, - где за концом следует середина, а за началом следует помидор…
    Неожиданно в полу открывается люк, от туда вылезает монах - и говорит:
        - Вы занимаетесь полной херней, друзья мои!
        - Искусство никому ничего не должно!
        - Искусство существует - и все!



         ЧАСТЬ II Специалист по технике самоистязания или прах к праху

    В детстве у Булгакова была машинка. Мальчик ужасно любил зажигать спички и дергать сестру за косички. Маленький Миша любил чистить зубы и натягивать поутру носочки. Маленький Миша любил осенний вид из окошка и гладить свою чистую, злую пушистую кошку.
    Затем мальчик вырос и - влюбился в довольно симпатичного мужчину.

    Познакомились Михаил Афанасьевич и Макар Семенович совершенно неожиданно. В один серый осенний полдень Макар Семенович шел по парку и уронил платок. Проходивший волею случая той же самой линией в то же самое время и, будучи сильно завлечен неземными предметами… короче, Михаил Афанасьевич наступил грязным ботинком на платок.
        - Позвольте, вы наступили на мой платок.
        - Пошел ты в жопу со своим платком, старый козел, - будучи юношей, Миша отличался резкостью, переходящей подчас в грубость, и замечательной живостью.
        - Вы, юноша, нахал и невежда. Благодарите Хорса, что поблизости прогуливается милиционер, иначе бы я пристрелил вас на месте, - однако Макару Семеновичу понравились горящие глаза молодого человека.
    Пройдя немного вперед, Булгаков завернул в туалет. Заканчивая писать и немного успокоившись, он подсознательно повернул голову вправо и увидел жуткие глаза Семена Макаровича. Юноша быстро оправился и вышел на свежий воздух. Пройдя шагов двенадцать, он обернулся и, конечно, увидел следовавшего за ним Макара Семеновича. Булгаков прибавил шагу, но оторваться не смог. Наконец, он остановился.
        - Что вам надо от меня?
    Макар Семенович подошел очень близко и хрипло прошептал:
         Мне очень понравилась твоя игрушка…
    Незамедлительно последовал довольно сочный удар в табло. Макар Семенович упал на попу и заплакал. Из губы у него потекла кровища. Он потер лицо (неожиданно выпавшим) первым снегом и полез в карман за платком. В кармане у него были пистолет, семь рублей, мелочь, но не было никакого платка.
    И вот тогда Булгаков сжалился и протянул свой.
        - Спасибо, юноша. Прошу вас, приходите ко мне в шесть. Меня зовут Макар Семенович и Мне надо найти мою дочь.

    Итак, Макар Семенович и Михаил Афанасьевич лежат голые на кровати, когда неожиданно раздается стук в дверь. Любовники успевают прикрыться пальтом папаши, когда в комнату заходят Таня и Ваня.
        - Папаша, отдайте нам эту комнату, - сразу заявляет Ваня. - Мы хотим пожениться, мы хотим жить, мы прогоним всех грязных вонючих стариков и будем разводить цветочки, - отдайте же нам эту комнату!
        - Э-нет, дружочек, у меня теперь есть настоящий, кровный, сын, - Макар Семенович на всякий случай сует руку в карман пальто. - Говорю тебе по хорошему: забирай мою Танюшу и уезжай себе спокойненько в Москву… я ведь не буду ни злиться, ни мстить, ни ругаться, ни проклинать, - Макар Семенович сжимает рукоять.
    Булгаков поднимается с постели и подходит к стене:
         Вот здесь, дядя Сема, я сделаю небольшой камин; поставим тута два неаполитанских кресла и постелим под ножки ковер индийский; кровать, конечно, в сторонку отодвинем, поклеим стеночки голубыми обоями… позвольте, почему вы зашли в жилое помещение в обуви?
    Таня и Ваня молча разворачиваются к выходу.
        - Ни мстить, ни злиться, ни проклинать… - Макар Семенович хочет достать пистолет и случайно нажимает на курок. Раздается выстрел, - Макар Семенович кричит.
    Булгаков отдергивает пальто - и на него брызжет целый фонтан черной крови: Макар Семенович отстрелил себе всю мошонку.
        - Прах к праху, - сказал Ваня и снял кепку.
        - Что вы наделали?.. Милиция!.. - завизжал Булгаков.
        - Мстить, злиться и проклинать…
        - Мстить, злиться и проклинать…
        - Мстить, злиться и проклинать… - умирая, шептал папаша.
    Занавес.

    В один жуткий осенний вечер Макар Семенович и Михаил Афанасьевич сидели в креслах у камина.
        - Как тебе это удалось? - вкрадчивый раздался голос в полутьме.
        - Я просто стал специалистом по технике самоистязания, - отвечал Булгаков. - Что будем делать с Ваней?
        - Его осудили на шесть лет за подсознательное убийство, - сказал Макар Семенович и исчез.
    Булгаков схватил ручку и побежал записывать все это.


    В рубрике “Эссе” читайте работу Михаила Черняка ”Кинематографисты и их роль в духовной жизни страны ”