ПАУТИНА ДОРОГ

    Хлопает под порывами ветра балконная дверь. Сумерки. Зеленый циферблат электронных настольных часов. Кар-кар-кар. По стеклам бьются ветви нищих городских деревьев. Орут ни то коты, ни то их вечно голодные кошки. На диване, на столе, на полках - бесприютные книги. Книги, книги, книги, авторы которых быть может когда-то друг друга ненавидели. Где-то сквозь сумерки блики тусклых фонарей. Унылый бессловесный пейзаж. Где-то вдали завывание автомобильной сигнализации. Телефон. Черное око телевизора. Проигрыватель. Магнитофон. Кассеты. Катушки. Пластинки. Журналы. Пентхаус. Все, все молчит, безмолвствует или немотствует, как выразился бы туманный Соколов - назовем же его полным именем - Александр. Удаляющиеся сирены. Порывы ветра. Начало дождя. Звонок в дверь. Долгий и настойчивый, робкий и неуверенный, нервный и назойливый.
    Следующая сцена не сложнее, но и не проще:
    Невзрачный как в старом кино ненастный вечер. Мелко-мелко моросит и - ветер. Кутаясь в плащ или куртку, под зонтом или без, темными проулками или бледно и широко освещенной дорогой возвращается домой некто или нечто, - в зависимости от состояния. Аллея, сквер, ряд однотипных домов, арка, помойки, собака, дворы, двор, подъезд, ступени, дверь. Долго и настойчиво, робко и неуверенно, нервно и назойливо давит на вмонтированную в стену кнопку.
    Но последующих кадров зритель не увидит. По черноте полотна и звуковому оформлению он, зритель, чутко догадывается о щемящем подтексте. Человек вспомнил, что трезвонит в собственную квартиру. (Натяжечка, господин сочинитель.)
......................................................................................................................................
......................................................................................................................................
......................................................................................................................................
......................................................................................................................................
......................................................................................................................................
......................................................................................................................................

    Звать всех. Да побольше избранных. Самый пьяный пусть будет шаманом. Сколько есть в запасе дверей и телефонов - звать срочно всех. Святых - в монастыри, поэтов - к столу, Бога - к ответу. Впрочем, нет, - Бога в тюрьмы. Он там нужней.
наверх>>>

    Если взять совершенно сухое полотенце и хорошенько его скрутить, то - по капле, по капле - нацедишь каплю умыться. Всякую тряпку можно душить до тех пор, пока она не утечет. Было бы желание. Оно же и силы.
    А если обморочив время в письменном порядке доказать, что в мире есть место не только мертвецам и грязи, то кто-нибудь, где-нибудь через много-много лет или прямо сейчас, сию секунду хило улыбнется. Тебе в ответ. С пониманием, сочувствием и робким сожалением. Например - безбилетный пассажир электрички. Воскресный заяц. Закроет книжку, мельком улыбнется и выйдет в тамбур. Там он будет долго стоять, курить, смотреть на бегущие и неубегающие леса, редкие дома, проплывающие медленно перроны, почти недвижные раскосые поля, и сам себе без улыбки улыбаться. Эдак внутренне, но безо всякого превосходства. Ты никогда ничего не узнаешь о нем. Ни возраст, ни пол, ни цвет глаз, ни голос, ни адрес, ни телефон (а то бы обязательно денег занял), ни направление, ни профессия, ничего, совсем ничего, у меня полный нуль. Потому, может быть, твой заяц так весело глядит на мозаику пейзажей. Потому и забыл уже о контролерах. Уже, глядишь, ему и море по колено. А я-то как раз начинаю подумывать о кое-каких воскресных неприятностях.
наверх>>>

    Волшебница. Жила-была вполне приличная волшебница.
    Она всегда росла, росла и вырастала и перерастала и мир все меньше и меньше делался для нее. Так. Совсем мал стал. Головою - в небо, ногами - туда же - в небо. Звезды теперь лишь узор на манжетах ее платья. Вот такая вот она. Вся из себя. И в пустоте.
    И жил-был волшебник. И был он мудр и, разумеется, вечен. И, как обычно бывает в сказках такого типа, волшебник с волшебницею встретились и быстренько и несказанно сказочно полюбили друг друга.
        - Что сделать для тебя, какой подарок подарить, какую радость?
        - И я, и я не знаю. У меня же давно все есть. Я такая вся неприлично огромная. а мир такой плачевно маленький... Вот обратно, как в детстве, каждый шаг - навстречу чуду.
    И он сделал ее снова маленькой. Маленькой-маленькой. Меньше бабочки. Чуть больше мухи.
        - Ой-ой-ой, - в радостном испуге заверещала волшебница, - мне теперь нужен маленький уютный домик. Как у Дюймовочки. Хоть орех какой-нибудь грецкий или пустая соусница.
    Волшебник радовался и волновался. Он достал из кармана спичечный коробок, вытряхнул на асфальт оставшиеся волшебные спички, больше ему ненадобные, а в опустевший ящичек усадил свою непритязательную подружку. И прижал как ребенок к уху: жужжит моя любимая, жужжит, ненаглядная?
    Жужжит. Еще как жужжит.
наверх>>>

    Жесткая, раздолбанная, громыхающая внутренностями электричка. Снуют по вагонам потусторонние дети. Дерутся, визжат, смех. Гурьба, штук шесть-восемь, девять, пять, никогда не сочтешь. Дергают пассажиров, тянут ладони, кривляются, отнимают друг у дружки выклянченные только-только сторублевки, деньги, мелочь. Потусторонние, нездешние, но всегда местные, они безошибочно определяют у кого и сколько просить, как просить, где проскользнуть поскорее мимо, где закатить глаза или вывалить напоминающий эфиопский флаг язык. Безвозрастные, чумазые и ловкие полузвери-полуптицы просвечивают своими провидческими зрачками поезда и станции и летят стремительно дальше - от человека к человеку. Их речь лишена всех наших понятий, потому почти непереводима.
    Некто читает газету. Ноги в чулках свисают на чемодан. Его настойчиво теребят за полы полупальто, но он будто невозмутим, будто не видит маленьких попрошаек, но вот брезгливо устремляет взгляд за окно. Галдеж, потасовка. тарабарщина, слезы. Самая старшая, самая не по возрасту высокая. с ребенком за спиной, девочка переросток... встает на колени. склоняется словно в молитве к полу, целует - или делает вид, что целует - ботинки, рука цепляется за брючину, скользит под, губы касаются волосатой кожи, губы уже целуют икры... Человек нехотя, медленно, под молча негодующие взгляды сограждан на полшага назад, нехотя вынимает бумажник, пальцами карточного шулера как опытный кассир с тихим хрустом перелистывает купюры, пересчитывает и вычитает. Снизу, с самого пола на него встревоженной собакой смотрит двенадцатилетняя женщина. Грязный, расхристанный блюз.
наверх>>>

    Чемоданная суматоха вокзала. Зал ожидания, кассы, холл с расписанием, временем и числом (как твой персональный компьютер); зеленые циферблаты, цифры, гул, тюки, провожающие, синтетические женские голоса. Без друзей, без подруги, без блокнота, без еды в дорогу и вообще без вещей. Куда еду - не ведаю. Вид беспечного туриста, и ко мне то и дело пристают попрошайки, беспризорные дети, гиды, геи, Торговцы травой и герболайфом. В кармане лежит волшебный билет, но я еще не решил.
    Есть волшебный билет, но на двоих.
        - Дай погадаю, ну дай погадаю. Тебе же интересно, тебе хочется знать, с кем ты завтра проснешься.
    Не с кем, а где. С кем - я уже догадываюсь. На ладонь, замарашка.
        - А я не только по руке, я и по глазам умею.
    (Ведьмачка.)
        - А по походке можешь? По удаляющимся в никуда шагам?
        - И по походке, и по расписанию поездов, и по электронным часам, и по стуку колес, и - главное - по говору проводниц.
        - И по ночному ветру? И по звездам?
        - Разумеется! И по звездам могу, и самим звездам. Как хочешь умею, по всякому. Хорошо попросишь - судьбу поездов расскажу.
        - А судьбу городов - сможешь?
        - О, ты только ладонь покажи, а я уж не солгу.
        - И чего же ты хочешь, всезнайка?
        - Волшебный билет. Вернее, одну его половину.
        - А дальше?
        - Что: дальше? Дальше полная, полная неизвестность.
    Мм... многое теперь знаю, но из дома носа не высовываю.
наверх>>>

        - Дай мне, пожалуйста, вот это.
        
        - Нет, этого я тебе не дам. Возьми вон то.
        - Но я хочу это.
        - Вон то точно такое же, как это. Точь-в-точь. Ничем не отличается. Совсем ничем.
        - Но ведь я хочу именно это. Только это. Ничего такого же мне не нужно.
наверх>>>

    Чемоданная суматоха вокзала. Зал ожидания, кассы, холл с расписанием, временем и числом (как твой персональный компьютер); зеленые циферблаты, цифры, гул, тюки, провожающие, синтетические женские голоса. Без друзей, без подруги, без блокнота, без еды в дорогу и вообще без вещей. Куда еду - не ведаю. Вид беспечного туриста, и ко мне то и дело пристают попрошайки, беспризорные дети, гиды, геи, Торговцы травой и герболайфом. В кармане лежит волшебный билет, но я еще не решил.
    Есть волшебный билет, но на двоих.
        - Дай погадаю, ну дай погадаю. Тебе же интересно, тебе хочется знать, с кем ты завтра проснешься.
    Не с кем, а где. С кем - я уже догадываюсь. На ладонь, замарашка.
        - А я не только по руке, я и по глазам умею.
    (Ведьмачка.)
        - А по походке можешь? По удаляющимся в никуда шагам?
        - И по походке, и по расписанию поездов, и по электронным часам, и по стуку колес, и - главное - по говору проводниц.
        - И по ночному ветру? И по звездам?
        - Разумеется! И по звездам могу, и самим звездам. Как хочешь умею, по всякому. Хорошо попросишь - судьбу поездов расскажу.
        - А судьбу городов - сможешь?
        - О, ты только ладонь покажи, а я уж не солгу.
        - И чего же ты хочешь, всезнайка?
        - Волшебный билет. Вернее, одну его половину.
        - А дальше?
        - Что: дальше? Дальше полная, полная неизвестность.
    Мм... многое теперь знаю, но из дома носа не высовываю.
наверх>>>

    Она листала кровавые комиксы.
        - Брось. Давай лучше займемся так называемой любовью. А что бы не было пресно, я возьму в зубы обоюдоострый кинжал. Ты узнаешь вкус стали, я - твою кровь. И так до тех пор, пока друг другом не захлебнемся.
        - Дурак. Смотри на меня остраненно. Как на произведение искусства. Или как на дома, в которых тебе никогда не жить.
        - Времени нет. Лучше я буду смотреть как патологоанатом.
        - Пойдем кофе пить?
        - Пойдем пить кофе. Пойдем сядем на кухонные табуреты, поставим между нами стол, на стол - чашки, блюдца, ложки и прочее, как то сыр, вино, водку, пиво, портвейн и другие не менее изысканные напитки.
        - Чего ты хочешь, душа моя?
        - Ох, хочу поплакаться тебе как я одинок, как талантлив, но непризнан, как мир сер, а ты в нем - ослепительна. Хочу, чтоб ты стала моей мамкой, а я бы твоим папкой.
    Тебе с сахаром или без?
    Она продолжала лениво, но вдумчиво листать свои любимые комиксы; он по-прежнему нес всякую околесицу. Иногда они мирились, хотя до примирения и не ссорились. И, как у Джойса, ничего не происходило.
наверх>>>