Домой Андрей решил не ехать, - повсюду виднелись патрули ЯТВ. Глухими переулками он направился на станцию "Привет, Зигмунд", потому что там, у бюста Ерофееву было теперь его место. Покрытый слоем грязи, изрезанный стеклом, он стал неотличим от полуприличного человека. Метро очень изменилось со вчерашнего дня, на каждой стене он замечал плакаты КНЛ. С потолков свисали мониторы, в которых можно было наблюдать эпизоды из жизни неолюдей. Прохожие сторонились Андрея.
    У бюста Ерофееву никого не оказалось. Памятник и загаженный прежде пол теперь блестели чистотой, на том месте, где когда-то целовались влюбленные, стоял лоток с "Хаберсом". Высокая красивая продавщица внимательно посмотрела на Андрея, взяла телефон и куда-то позвонила. Он хотел уйти, предчувствуя недоброе, но вдруг понял, что перед ним - Психо. Она странным образом изменилась, хотя и фигура, и черты лица остались прежними.
        - Ты чего здесь делаешь? - спросил Андрей.
        - Мы знали, что ты придешь сюда, - ровно, без обычной истерии, сказала Психо. - Больше ведь некуда?
        - Я, пожалуй, пойду… Мне некогда, - он развернулся, чтобы уйти, но Психо схватила его за рукав.
        - Стой! Ты арестован, служба безопасности ЯТВ, - перед глазами Андрея мелькнула книжечка с баэлевой сороконожкой вместо фотографии.
    Психо держала крепко и при этом ужасно громко кричала. Схватив бутылку с "Хаберсом", Андрей сильно ударил ее по лицу, и вырвался. Прыгая через три ступеньки, он бросился вниз по лестнице, а с другой стороны, по эскалатору, уже бежали бойцы ЯТВ. Едва он влетел в вагон, двери закрылись и поезд тронулся.

    Он не представлял, куда ему ехать. Отчаяние и страх не позволяли ему сесть, хотя вагон был пустой. Андрею казалось, что в таком положении просто бессмысленно присаживаться. Глядя на свое отражение в черном стекле, на котором вместо привычного предупреждения о закрытии дверей появилась надпись "Добро пожаловать в ЧАТ", Андрей стал подумывать о добровольной явке в ЯТВ. Он ещё никогда не видел себя таким испуганным и диким, как в этом стекле.
        - Выхода нет, - он попытался улыбнуться, но сразу пожалел о своем намерении.
    С трудом вскрыв "Хаберс", украденный из лотка, Андрей отхлебнул глоток и бросил бутылку на пол - пить, так же как и сидеть, сейчас не хотелось. На самом деле, его интересовала баэлевая крышка, он смутно надеялся, что в ней может оказаться спасительный знак. Мысленно помолившись, он посмотрел внутрь крышки. Зеленое солнце Мохиша горело, как светофор, доступ открыт, добро пожаловать в Чат. Андрей решил, что сходит с ума, и по привычке сунул крышку в карман. В кармане он коснулся какой-то бумажки и вспомнил карлицу из "Аллеи Эльфов".
        - Господи, какая же это грязь, - прошептал он, - что же я делал? Лучше бы шел в КНЛ, - и он представил себя таким, каким мог бы стать: сильным, здоровым, свежим, уверенным в себе. Он отлавливал бы полуприличных людей.

    С твердым намерением броситься под поезд, Андрей вышел из вагона на станции "Баэлевая". Состав с воем прокатился мимо, на гранитной стене открылся плакат с рекламой КНЛ. Внизу, окруженные ржавой копотью, блестели рельсы. Часы в конце платформы начали отсчет времени с нуля. Андрей ждал, на минуте десять в глубине туннеля зажглись желтые огни, и он вспомнил, что от появления поезда до его остановки всегда проходит двадцать секунд. На этот раз он впервые не дождется, когда пройдут эти секунды.
        - И все-таки интересно, - сказал он и быстро сунул руку в карман, где лежала записка от маленькой девушки.
     "Неоновая, 15, клуб "ЧАТ", в 21.00 ждет Эльф", - Андрей удивился, не обнаружив в письме любовного содержания. Головной вагон промчался в нескольких сантиметрах перед ним, в тени кабины он заметил испуганное лицо машиниста. Двадцать секунд прошли, и поезд остановился, дрогнув напоследок всем составом.
        - Твою мать, бродяга, я тебя сейчас ключом охерачу! - закричал машинист, вылетая из кабины с какой-то железной штукой в руке.
        - Бродягой погоняет, - рассеянно ответил Андрей.
        - Нормально, - машинист улыбнулся. - Быстрее дуй сюда.
    В полной безопасности Андрей доехал до "Неоновой", стоя на месте помощника машиниста. По дороге он узнал, что на полуприличных людей объявлена охота, некоторых, особенно упорных, увозят в легендарные подвалы ЯТВ, другие соглашаются сотрудничать, ведь, как объяснил машинист, полуприличный человек слаб духом. Подразделения ЯТВ оцепили город, патрули прочесывают канализацию, так что у "бродяг" почти не осталось своих "точек".

    Андрей вышел из метро, успешно избежав встречи с ятвшниками. На улице уже вечерело, резкие порывы ветра взметали мусор и бросали его редким прохожим в лица. Тучи темно-серым куполом накрыли город, угрожая ливнем, и с первыми же каплями повсюду стали закрывать ставни. "Сейчас начнется!", "Опять испортилась!" - раздавались в домах недовольные голоса пожилых теток. В отличие от теток Андрей обрадовался непогоде, потому что сильный ветер всегда сулил удачу.
    Вход в клуб украшала вывеска с изображением пары влюбленных, соединенных множеством тонких поводков. На двери Андрей заметил неаккуратно прилепленную бумажку, в которой утверждалось, что клуб имеет лицензию ЯТВ за таким-то номером. Модная и дорогая обстановка смутила его, все-таки Андрей выглядел, как бомж. Оказавшись в главном зале клуба, он увидел вдребезги пьяного Степана, идущего к нему навстречу с распростертыми объятиями. От удивления и растерянности Андрей тоже развел руки в стороны и слегка присел, как будто собирался подхватить ребенка. Дамы и господа, наряженные в вечерние платья и смокинги, с интересом следили за встречей друзей.
        - Дорогой Эльф, - обратилась к Степану одна дама, - это что, твой знакомый?!
        - О, да, - ответил Степан, - позвольте представить моего друга Андрея, человека в высшей степени неприличного. Посмотрите, как отвратительно он одет! А эти волосы, руки? Ботинки! Обратите внимание, дамы и господа, на его ботинки! Это вообще край.

    Андрей смутился, но Степан обнял его как ни в чем не бывало, и увлек за собой в какую-то дверь. Они очутились в сумеречной комнате с маленьким окошком, выходившим в типичный московский переулок. На грязном облупленном подоконнике умирала без света старая герань. Посередине комнаты стоял мощный деревянный стол с недопитой бутылкой и стаканом, пачка папирос закрывала литровую банку-пепельницу. Вокруг стола беспорядочно расположились табуретки, больше в помещении ничего не было, если не считать различный мусор на полу вроде бумажек, рыбьих костей, пробок, бычков, CD-дисков и прочих мелочей. Друзья расселись.
        - Не обращай внимания, в главном зале - бутафория на случай проверки, - начал Степан. - После гибели Сутенера и Святого, которую ты видел, дела пошли совсем плохо. Нас, бродяг, ловят, как мышей. Думаю, этот клуб единственное незачищенное место в Москве.
        - Степан, ты тоже, что ли, полуприличный?
        - Да. Я идеолог и лидер, к тому же я вовсе не Степан… Выпьешь?

    Андрей по привычке отказался. Вместо этого он закурил, и дым дешевых папирос повис между ним и Степаном. Он вдруг понял, что у него нет вопросов, что он и так все уже знает.
        - Слушай, Степан, а ведь я не с вами. Я плевал и на вас и на ЯТВ. Я хочу быть сам по себе.
        - Может быть. Но, тем не менее, ты здесь, а твой Зам объявил на тебя охоту.
        - Чего это он? - удивился Андрей.
        - Ну как, ты же считаешь себя последней надеждой человечества… И все такое… Кстати, как продвигается борьба с алтарианцами? - Степан был совершенно серьезен.
        - Неважно, - Андрей тоже старался быть серьезным, но все равно покраснел. - У них всегда технологическое преимущество. Поэтому земляне неизбежно проигрывают.
        - А ты не пытался придумать так, чтобы земляне были круче?
    Андрей промолчал.
        - Да, - печально сказал Степан, - мы настроены на поражение. С таким настроением нам никогда не добраться до Мохиша, сердца ЯТВ.
    Открылась дверь и в комнату вошел высокий человек.
        - Привет, Юзечка! - Степан поднялся приветствовать вошедшего.
    Андрей, взволнованный, тоже встал. Человек приблизился, в свете окна проявились неповторимые черты Тараса.
        - Юзечка? - Андрей упал обратно на стул. - Это ты с Миленой, сволочь? Юзечка, твою мать…
    Тарас весело улыбнулся и по-дружески протянул руку:
        - Не время для ревности! К тому же она шлюха, стоит ли волноваться. Впрочем, в любом случае волноваться не стоит, потому что она погибла.
        - Значит, она алтарианец? - спросил Степан.
        - Алтарианец.
        - Стоп! - Андрей вдруг вспомнил про записку. - А меня вы зачем позвали? Я-то не с вами, бомжи.
        - Смотри сюда, - Тарас взял нож и нацарапал на столе простенькую схему.

    Лиса смутилась, но Тарас, играя бровями, продолжал шлепать по огромным ягодицам, и каждый раз приговаривал: "Чпок! Чпок! Чпок!" Как бы извиняясь, она посмотрела на Андрея.
        - Привет, - сказал он.
        - Брось свои приветы, - засмеялся Степан, - ты не в Чате. Ну, Лиса, какие новости?
        - Отличные. Алатрианцы, как всегда, одерживают победу.
        - Это вы что, - Андрей взорвался, - издеваетесь надо мной? Да пошли вы… Счастливо оставаться.
    Он встал. Следом поднялась Лиса и сказала не своим голосом:
        - Спешить некуда. Служба безопасности ЯТВ.
    Степан с Тарасом удивленно переглянулись. Дверь открылась в третий раз и зашли люди с эмблемами Мохиша на лацканах пиджаков. Последним появился Зам. Он энергично потрепал Лису ниже пояса, в ответ она благодарно засмеялась и порозовела. Андрей пожалел, что никогда не пользовался таким способом общения с девушками.
        - Молодец! - сказал Зам. - Ты отлично поработала, считай, что конкурс в ЯТВ пройден.
        - О! Спасибо, - воскликнула она.
        - Снимай камуфляж, моя девочка. Он больше не понадобится.
    Еще раз засмеявшись, она запустила руки под майку и вызволила на свет внушительные резиновые груди. Такую же операцию она проделала под юбкой, сняв с себя накладные ягодицы и бедра. Сильно похудевшая, она теперь только лицом напоминала Лису. Поддев пальцами кожу на шее, она стянула с головы маску, и подмигнула совершенно здоровым глазом Андрею:
        - Привет. Как дела?
        - Привет, Хроза… Нормально, - шепотом ответил он.

    Подвалы ЯТВ (Андрей был уверен, что находится именно там) напоминали детскую поликлинику. Выложенные кафелем коридоры, сиротские плакаты с азбучными истинами, запах каких-то лекарств волновали и пугали его. Он жил в смутном ожидании боли, хотя и понимал, что его страхи как-то связаны с ранними посещениями врачей. Раз в день арестованных собирали в холле, где был установлен телевизор, и показывали фильмы о современной жизни неолюдей. Зрители невольно сравнивали себя с экранными героями, и контраст оказывался настолько ярким, что многие плакали. Андрей тоже плакал, почему-то вспоминая маму во время таких просмотров. Возможно, причина крылась в чувстве вины перед ней, или так сказывалась больничная атмосфера - как в детстве, когда мать водила его по коридорам поликлиники и казалась единственным надежным человеком. Своих друзей, Степана и Тараса, он не встречал с тех пор, как их взяли в "Аллее Эльфов", да и не хотел встречать.

    Кроме совместных просмотров телевизора было ещё одно развлечение - игра в баэлевые крышки. Заключенных постоянно поили "Хаберсом", поэтому оставалось много крышек. Тот, кому выпадало изображение ветра, мог один день не ходить "в кино". Никто не хотел выигрывать, чтобы не сидеть в опостылевшей камере. Андрею не везло чаще других, и он собрал целую коллекцию крышек со всевозможными ветрами: от чудовищного шторма в океане до легкого бриза на усыпанной листвой поверхности ручья. На свободе он получил бы за эту коллекцию неограниченный доступ в Чат.
    Он возненавидел ветреную, пасмурную погоду, и мечтал о солнечном свете и жарком летнем дне. Каждую ночь он видел мутно-голубое небо с солнцем в зените, дрожащий пар над раскаленным асфальтом, и себя, идущего к размытому горизонту. Во сне у него не болели глаза от яркого света, ему не было тяжело и душно. Наяву здесь царил лесной полумрак, лишь в экране телевизора - единственном окне - Андрей мог наблюдать светлую часть мира, как нечто сказочное и недоступное.

    Однажды он получил послание от Хрозы. Шел то ли пятый, то ли шестой месяц его заключения. Андрей очень обрадовался, и совсем не потому, что письмо прислала именно она. Разорвав баэлевый конверт, он с огорчением обнаружил всего несколько строк:
     "Дорогой Андрей! Я знаю, как тебе тяжело, но скоро ты станешь другим. Ты уже сделал определенные успехи. Обещаю, мы будем вместе, когда ты выйдешь. И помни главное - я тебя вижу. Целую пока в лоб, Хроза".
    От бумаги пахло её волосами, и он решил сохранить письмо. Больше он не получал весточек с воли, и начал подумывать, что проведет в подвалах остаток своей жизни. Его никуда не вызывали, он сидел на своей кровати и с утра до ночи раскладывал горы баэлевых крышек. При одной мысли о "Хаберсе" ему делалось плохо, но других напитков здесь не было. Фильмы о жизни неолюдей пошли по второму, а потом по третьему и четвертому кругам, и он выучил все, что там происходило. Привыкнув к новому образу жизни, Андрей научился находить в нем положительные стороны, определил интересные события, которых стоит ждать, и рутинные, которые составляют обыденную повседневность - словом, все как на воле. Конечно, в заключении его возможности и выбор были очень ограниченны, поэтому приходилось довольствоваться малым. Он с нетерпением ждал времени просмотра телевизора и приема пищи - в таких случаях заключенные собирались вместе. Любая возможность покинуть одиночную камеру казалась настоящим праздником, а "выигрыш" в баэлевые крышки - трагедией. Когда Андрей окончательно смирился и даже вошел во вкус, его, наконец, пригласили на "разговор" (слово "допрос" считалось устаревшим и не передающим реальное положение дел).

    В небольшой комнате сидел за письменным столом Зам и улыбался. Солнечный свет из распахнутых окон бил ему прямо в лицо, он жмурился, как довольный кот. Андрей руками закрыл глаза и отвернулся от палящих лучей, кожу непривычно жгло, воздух казался сухим и горячим. Зам наблюдал за ним, насвистывая что-то смешное.
        - Я вижу, тебе не очень нравиться свет, - сказал он. - Хочешь обратно?
        - Что вы! Что вы! - Андрей сделал усилие и умоляюще посмотрел на Зама. - Я так соскучился по солнцу и теплу! Я не могу опять в подвал.
    Говорить было трудно, он отвык произносить слова и чувствовал себя ужасно косноязычным.
        - Шучу, - Зам облокотился на стол и строго посмотрел на Андрея, показывая, что веселье закончилось. - Поговорим о деле. Ты явно меняешься в сторону нормальности - у тебя, как мне кажется, уже прошла эта пасмурно-ветренная дурь и сознание собственной уникальности. Ты всегда выбивался из коллектива… А ведь не потому, что ты лучше всех. Потому что ты был хуже всех.
        - Да, конечно! Я очень хочу стать таким, как вы. Я раньше был серым и жалким, а теперь хочу, как вы…
        - Не надо лебезить, это противно, - Зам состроил брезгливую гримасу, и Андрей испугался. - Впрочем, ты говоришь искренне. Земляне повержены, верно?
        - Верно! Алтарианцы всегда побеждали. Они непобедимы!
        - Ну и отлично, Дроныч. Иди-ка ты в камеру. Люди в белых халатах распахнули дверь и жестами предложили Андрею выйти. Он упал на колени и вцепился в косяк двери, на глазах выступили слезы:
        - Не нужно! Вы ошибаетесь - мне Хроза прислала письмо, она говорила, что скоро я буду нормален!
        - Я так и знал: ты всегда останешься трусом. А насчет письма я разберусь. Хроза совершила ошибку. Она была не готова к ЯТВ, - посмотрев на рыдающего под ногами врачей Андрея, Зам снова брезгливо скривился. - Унесите. Унижение противно.

    Вернувшись в камеру, Андрей уже не мог успокоиться. При всякой возможности он убеждал врачей в своей нормальности, умолял их передать Заму свидетельства его продвижения в направлении неочеловека. Они молча выслушивали и уходили, ничего не ответив. Андрей видел, что врачи посмеиваются между собой и крутят пальцами у виска, повторяя его слова: "Неочеловек!" Оставшись в одиночестве, он плакал, воображая, как ему наконец удается разжалобить бывшего Бэтмана. В финале слезливых грез они всегда становились друзьями и Андрей получал высокую должность в ЯТВ.
    Заново привыкнуть к заключению он так и не сумел, и в течение многих месяцев жил ожиданием повторного вызова. От "Хаберса" у него испортились желудок и зубы, его тошнило даже от мысленного глотка. Он начал понимать, как живется полуприличным людям и проклинал свою прежнюю несознательность.
    Как-то во время просмотра фильма он сказал вслух:
        - Я согласен даже на свет Мохиша.
    Вскоре его пригласили на разговор. На этот раз Зам выглядел суровым и немного расстроенным.
        - Я не планировал с тобой встречаться, Дроныч, но случилось непредвиденное, - он начал издалека, как будто хотел подготовить Андрея к трагическому известию. - Ты, разумеется, ещё не готов к освобождению, но делаешь в этом направлении большие шаги. Уже скоро мы с тобой будем жить под одним солнцем. Но вызвал я тебя не поэтому.
    Он замолчал, взял ручку и принялся что-то писать. Размышляя над услышанными словами, Андрей пришел к мысли, что не существует такого известия, которое смогло бы его потрясти. Единственное, чего он опасался, так это возвращения в камеру.

    К сожалению, погода со времен предыдущей встречи испортилась. Небо своей серостью походило на кафель в подвалах, воздух потяжелел и отсырел, в общем, у Андрея сложилось ощущение, что он смотрит не в окно, а на стену камеры. Вдруг ему пришло в голову, что он забыл поздороваться.
        - Здравствуйте, - неуверенно сказал он.
    Зам с удивлением взглянул на него и отложил ручку.
        - Это приятно, когда люди, несмотря на невзгоды, остаются вежливыми.
    Он поднялся, мощно подергал головой влево и вправо, чтобы размяться, и вытянул в стороны мускулистые руки; рядом с ним Андрей показался себе хрупкой девушкой.
        - Пойдем, я тебе покажу кое-что, - Зам вышел за дверь и быстрым шагом двинулся по коридору, Андрей, отвыкший от ходьбы, едва поспевал за ним. - Учти, Дроныч, она сама хотела тебя видеть, иначе я не стал бы тебя вызывать.
    Помещение, в котором они остановились, как и всё здесь, напоминало больницу. Посередине комнаты была кровать, укрытая полиэтиленовыми занавесками. Зам подвел Андрея к изголовью, отдернул занавеску и сказал шепотом:
        - Попрощайся с Хрозой.

    То, что увидел Андрей, едва ли походило на Хрозу, и вообще на человека. Перед ним лежало забинтованное тело, лишенное конечностей и опутанное какими-то проводами. Оно медленно вздымалось, из открытых губ доносились хрип и ужасное бульканье, словно в глубине этого человека вскипела вода. Бинты не коснулись нижней части лица, оставив снаружи рот и часть шеи. Андрей в страхе посмотрел на Зама.
        - Поторопись, - ответил тот, - у тебя мало времени.
    Зам тактично удалился в дальний угол и отвернулся к стене. Андрей постоял некоторое время молча. Он не знал, что ему нужно делать. Наконец решившись, он тихо, чтобы не показаться смешным, проговорил:
        - Я очень тебя люблю, Хроза.
    Он снова замолчал, пораженный тем, что это было его первое настоящее признание в любви, и при том лишенное всякой эротики. Опасаясь, как бы его не увели, он продолжил, сглотнув подступивший к горлу комок:
        - Все произошло так, как ты хотела. Я теперь нормальный, здоровый человек. У меня все отлично, я занимаю крупную руководящую должность в ЯТВ. Когда ты поправишься, мы будем вместе. Я очень по тебе скучаю…

    Он не мог больше говорить, и просто смотрел на её губы. Ему показалось, что она улыбнулась, но пелена, затянувшая глаза, мешала в этом убедиться.
        - Я тебя очень люблю, - повторил он и осторожно прикоснулся к бинтам на её голове.
        - Нам пора, - сказал Зам. - Надеюсь, ты попрощался, потому что Хрозу ты больше не увидишь. Она умирает.
    Андрей вышел из комнаты. По темным коридорам, по кафельным лестницам, его вели вниз, опять в подвалы. Зам исчез, не попрощавшись, но он не заметил этого. Он ничего не замечал.

    Прошло много недель или месяцев, прежде чем его снова пригласили к Заму. Он больше не плакал по ночам, не мечтал, не разговаривал с врачами. Вместо слез его часто разбирал смех, когда он, лежа в кровати, вспоминал различные случаи из своей жизни. Он смеялся беззвучно - из страха, что его могут услышать врачи. С наступлением ночи он спускался на пол и принимался за физические упражнения, действуя тихо, как мышь. Со временем он научился использовать кровать в качестве штанги, хотя для этого ему пришлось стать настоящим акробатом. Вскоре его мышцы окрепли и выросли. Он полюбил смотреть на свое отражение в кафеле, и мог часами любоваться собой в дневное время, пока из коридора в камеру проникал свет. Качество кафельного зеркала было ужасным, но воображение прекрасно восполняло недостатки отражения. "Хаберсом" его больше не поили, а все крышки однажды, когда он смотрел телевизор, куда-то пропали.

    Теперь он хорошо знал, что нужно говорить и как себя вести на "разговоре". И все-таки он растерялся, увидев Зама в белом халате и белом колпаке. Его удивила и резкая перемена в обстановке комнаты, но он постеснялся спросить, зачем понадобилась вся эта бутафория.
        - Привет, - Зам приподнялся и указал на свободный стул. - Тебя, я вижу, что-то смущает?
        - Ваша внешность. К чему этот цирк?
        - Все в порядке. Ты пережил отравление "Хаберсом" и теперь, когда больше не пьешь эту наркотическую дрянь, видишь вещи такими, какие они есть. Ну, хорошо, - Зам надел очки, которые никогда раньше не носил и Андрей хмыкнул. - Хорошо. Продолжим старый разговор?
    Андрей кивнул, хотя и не помнил, о каком именно разговоре идет речь. Зам открыл какую-то тетрадь, мельком просмотрел записи и сказал:
        - Обойдемся без церемоний и сразу перейдем к делу. Итак, что такое КНЛ?
    Этот вопрос Андрей ожидал услышать и успел к нему подготовиться, поэтому без промедления ответил:
        - Кузница, где людей переплавляют в алтарианцев.
        - Очень хорошо. А что такое Чат?
    Не сдержавшись, Андрей улыбнулся - и к подобной провокации он тоже был готов:
        - Чат это орудие ЯТВ для контроля за землянами. Отловленные в Чате направляются в КНЛ. А если вас интересует, какая связь между КНЛ и ЯТВ, то я отвечу: первое готовит кадры для второго. И ещё: КНЛ так же называют ИНН - Институт неонормальных неолюдей.
        - Ещё лучше. Но скажи-ка мне, а что же такое ЯТВ?
        - Сердце Мохиша. Но я бы сказал иначе, - Андрею показалось, что он раскрыл хитрость Зама, - не что такое, а кто такой.
        - Пусть так, допустим.
        - Это вы!
        - Опс!!! Да ты, мой друг, совсем болен! - в волнении воскликнул Зам. - Сколько можно биться над тобой?
        - А что не так, уважаемый Зам? - Андрей мысленно принял защитную стойку, недоумевая, в каком месте его рассуждений закралась ошибка.
        - Ну что это за Зам? А, ну где ты взял это? Меня зовут Юрий Петрович, постарайся запомнить. Я бывал у вас на работе, когда писал диссертацию о воздействии "Хаберса", но не более… Свое-то имя ты помнишь?
    О, Андрей отлично помнил, как его зовут! Он получил свое имя в боевом крещении, но "Юрию Петровичу" знать об этом было незачем.
        - Конечно, - ответил он, - меня зовут Андрей.
        - Ну, это хотя бы хорошо. Когда же ты поймешь, что никакого ЯТВ, никаких алтарианцев, а также Чата и "Солнца Мохиша" - в твоем видении этих компьютерных программ - не существует? Ты подменяешь реальность игрой!

    Такого поворота событий Андрей совсем не ожидал, и мигом вспотел. Истерично копаясь в своих волосах, он пытался сообразить, что происходит.
        - Может быть, вы скажете, - вдруг закричал он, - что и вашей дочери не существует? А как же Тарас, Степан, эти великие предводители Землян? Может и вас, бывший бомж Бэтман, тоже не существует?
    Андрей понял, что все-таки поддался на провокацию и сказал лишнее. Перед глазами возникло кошмарное видение камеры: пройдут недели, а может и месяцы, прежде, чем у него снова появится шанс доказать свою нормальность. Зам прервал его размышления:
        - Да, моей дочери не существует. Какой-то бомж проломил ей голову бутылкой из-под "Хаберса". Твой друг Степан окончательно спился и тоже умер, с похмелья. И Тарас плохо кончил - он как-то ухитрился покончить с собой в палате для буйно помешанных. А что касается меня… Да, я был когда-то бродягой, много пил, валялся на тротуарах… Но потом я пришел в КНЛ, и меня вылечили.
        - Ага! - в отчаянии воскликнул Андрей, - вы проговорились! Значит, КНЛ существует!?
        - Кончено! А где ты, по-твоему, находишься?
    Андрей сдался, спорить было бессмысленно. Понурившись, он смотрел на больничные тапочки Юрия Петровича, которые торчали из-под стола, такие домашние и совсем не бэтмановские. В кабинет зашли медбратья и взяли его под руки. На прощание Зам дружелюбно сказал:
        - Мы тебя вылечим.

    С Юрием Петровичем они стали встречаться каждую неделю. Разговаривали, в основном, о старых друзьях Андрея и о Чате. Первое время Андрей не мог скрыть удивления, слыша совершенно абсурдные, на его взгляд, вещи. Постепенно он освоился с новой информацией и научился правильно отвечать на вопросы Юрия Петровича. По ночам он продолжал заниматься физическими упражнениями. Теперь ему не составляло труда поднять кровать одной рукой и отжиматься, стоя вверх ногами. Днем он подолгу смотрел на свое отражение в кафеле, и находил, что обладает очень красивой внешностью, не хуже, чем у ребят в роликах КНЛ.
    Каждый разговор с Юрием Петровичем начинался с одного и того же вопроса:
        - Итак, что такое Чат?
        - Компьютерная программа, созданная для виртуального общения между людьми, - без запинки отвечал Андрей.
        - Так. А "Солнце Мохиша"?
        - Компьютерная игра.
    Юрий Петрович, слыша эти ответы, поднимал брови и глубоко вздыхал.
        - Ты хитришь.
    Или говорил, словно подражая Станиславскому:
        - Не верю.
    Андрей уходил расстроенный, не понимая, почему Юрий Петрович не верит ему. Через неделю он снова слышал тот же вопрос и отвечал так же, как всегда.
        - Ты хочешь меня обмануть, чтобы выйти отсюда. Неужели ты думаешь, что я этого не вижу? - огорчался Юрий Петрович.
        - Я вас не обманываю, это действительно компьютерная программа, - искренне отвечал Андрей.
        - Допустим. А что такое ЯТВ?
        - ЯТВ не существует.
        - Не верю, - задрав брови, печально вздыхал Юрий Петрович.

    Вернувшись в камеру, Андрей подолгу размышлял над заданными ему вопросами. Однажды во сне он увидел Хрозу той поры, когда она была Лисой. Она сидела у него на коленях и нежно, как ребенок, прижималась к груди, а он гладил её волосы. Одуревший от счастья, он бормотал какую-то чепуху о своей огромной любви, рассказывал, что добился больших успехов в лечении и полюбил солнце, и что знает теперь, каков есть Чат на самом деле. Лиса сказала: "Не будь Чата, мы бы с тобой никогда не встретились, любимый".
    На следующей встрече, опередив Юрия Петровича, Андрей заговорил первым.
        - Мне совершенно все равно, что такое Чат и прочая чепуха, о которой вы меня спрашиваете. Поймите вы, идиот, я хочу жить нормально, заниматься в тренажерном зале, ходить на работу, встречаться с девушками… - его голос исказился от подступивших рыданий, - да я никогда в жизни больше не приближусь к компьютеру! Неужели вам не ясно - в Чате я просто пытался найти доступных девушек, с которыми легко переспать! Я не умею знакомиться иначе, потому что стесняюсь, а в Чате просто - таким, как я…
    Он некоторое время плакал, тщетно пытаясь успокоиться. Юрий Петрович молча наблюдал за ним, потом приблизился и мягко положил руку на плечо:
        - Ну-ну, я все понимаю.
    Андрей, содрогаясь всем телом, прижался щекой к его руке.
        - Я даже без компьютера продолжал играть в "Солнце". Чтобы отвлечься и не думать о том, какое я ничтожество. В реальности я был никто и только в игре мог чувствовать себя личностью, борцом, блин, против системы, которой попросту не нужен. Я никогда не считал себя лучше всех… Я делал вид, что дружу со всякими бомжами, что предпочитаю их общество и презираю всех остальных… Потому что я сам себя презирал.
        - Да-да… - вдруг Юрий Петрович резко спросил: - а я кто такой?
    От обиды Андрей перестал всхлипывать и в отчаянии воскликнул:
        - Юрий Петрович, хватит надо мной издеваться! Наверное, главный психиатр в этой проклятой клинике.
        - Можешь идти, - Юрий Петрович снял колпак и вытер пот со лба. - Уладим кое-какие формальности и, думаю, в понедельник ты отсюда выйдешь!
        - Я выздоровел???
        - Совершенно!

    Юрий Петрович говорил правду - Андрей выздоровел. Через несколько дней он вызвал его к себе в кабинет, чтобы попрощаться. Комната блестела от солнца, в открытое окно веяло утренним запахом листвы, ещё не успевшей завять под зноем. На подоконнике лениво распластался огромный рыжий кот, и с легким удивлением смотрел на Андрея. Юрий Петрович умильно улыбался, глядя на позолоченный пейзаж. Он казался добрым, наивным старичком из детской сказки.
        - Андрюша! - Юрий Петрович пожал ему руку. - И все-таки такая радость, что ты поправился!
        - И я рад, Юрий Петрович.
        - Да, да… Четыре года прошло… - заметив волнение Андрея, он добавил, - бывает и больше! Некоторые не выходят всю жизнь… Там тебя коллеги встречают, так что поторопись. Ты возвращаешься на работу!
        - Это правда? Спасибо вам, Юрий Петрович, огромное спасибо!
        - Постой. Вот, возьми мой телефон - если что, позвони. Да и вообще, так просто звони, мы же друзья теперь, - он протянул Андрею клочок бумаги с номером телефона. - Это рабочий.
    У подъезда его ждали. Исаак, Бартоломей и Хью курили, рядом неуклюже мялся слезливый Распорядитель, стараясь походить на этих троих. Заметив Андрея, они протянули ему руки, кто-то из них сказал:
        - О, какой ты здоровый стал! Рады тебя видеть.
    Распорядитель неуверенно улыбнулся:
        - Будем работать!

    Никому не подавая руки, Андрей вышел из подъезда. Вдоль тротуара росли старые тополи, и он спрятался в их тени от слепящего солнца. Могучие, как он сам, деревья касались листвой его головы, оказывая первые ласки за несколько лет. Он подумал, что не хватает лишь ветра для полноценной любви.
    Погода переменилась. Непонятно откуда вдруг налетели черные тучи, загудели, сгибаясь, деревья, и протяжно закричал гром. Резко похолодало и стемнело, сверху брызнуло, дождь, нарастая, мигом вырос в мощный ливень. Белая вспышка осветила улицу, и стало видно, как волнами несет водяную пыль сразу по всем направлениям. На противоположном тротуаре Андрей заметил телефонную будку и бросился к ней, боясь промокнуть. На половине пути он поскользнулся и упал в лужу, и в свете молнии как будто увидел себя сверху, распластанного на дороге, единственного в целом городе.

    В будке он оказался уже насквозь вымокшим. На подставке под телефоном стояла забытая кем-то полная бутылка "Хаберса". По старой привычке он ловко откупорил её и сделал несколько глотков, потом рассмотрел баэлевую крышку. Все совпадало. Он нашел в кармане бумажку с номером телефона, снял трубку и позвонил.
        - Алло? - раздался уставший голос Юрия Петровича. - Алло? Кто это, говорите! Кто это?
        - Это Чат, - ответил Андрей и повесил трубку.
    Он вышел прямо в дождь и уверенно зашагал по улице, чувствуя свою силу. Ветер и не думал ослабевать, наоборот, он лишь крепчал, а потоки воды, разбиваясь об асфальт, превращались в густой туман. Ничего нельзя было разглядеть в этом тумане, кроме тысяч огромных крейсеров, устремившихся к зеленому солнцу Мохиша.